Ричард Бротиган «Рыбалка в Америке» («Ловля форели в Америке»)

Он больше оставался на волне с форелью в Америке, чем с людьми.

                                      Поэт Лоуренс Ферлингетти о Ричарде Бротигане

   Бротиган фигура экстравагантная. Фантазер, сатирик, представитель контркультуры 1960-х, автор музыкального альбома «Слушая Ричарда Бротигана», литературный наставник Харуки Мураками с Эрлендом Лу и наследник Марка Твена с Эрнестом Хемингуэем, «последний американский классик» и «Сэлинджер новых времен», писатель и поэт, покончивший с собой в 49 лет выстрелом в голову.

   Всемирную славу ему принес роман «Рыбалка в Америке» (1961), который в переводе Ильи Кормильцева (автора текстов песен группы «Наутилус Помпилиус» и переводчика на русский язык произведений Джона Толкиена, Чака Паланика, Фредерика Бегбедера, Ника Кейва и песен «Led Zeppelin») звучит как «Ловля форели в Америке». В нем нет четкого сюжета, как это свойственно Бротигану, зато полно колоритных сценок, виртуозной работы со словом, смешных зарисовок, фирменного абсурдного взгляда на жизнь, логики «верх ногами», трогательной специфической наивности и образов, создающих уникальную американскую панораму. Это некий калейдоскоп, который предлагается потрясти и рассмотреть.

   Книга проглатывается легко, на одном дыхании — и на отдыхе, и в деловой поездке, и в транспорте, и перед сном. Воображение автора работает на полную и заставляет подключаться читателя; каждая перелистываемая страница — неповторима. Такой роман без труда выдернет из будней и удивит новыми знаниями. Например, Ричард Бротиган поведает о том, как форель умирает от портвейна, о вскрытии рыбалки в Америке («Так бы выглядел протокол вскрытия Рыбалки в Америке, если бы Рыбалка в Америке был лордом Байроном…»), о террористах рыбалки в Америке («Как-то апрельским утром мы, шестиклассники, стали, сперва случайно, потом намеренно, террористами рыбалки в Америке…»), о ФБР и рыбалке, и многих других вещах, о которых сейчас вы даже не подозреваете.

   Текст Бротигана так естественен и непринужден, так радует поворотами и кочками, так пропитан юмором, что приносит удовольствие читателям всех возрастов. Роман «Trout Fishing in America» попал в список достижений американской литературы XX в. И рыбалка — далеко не единственное, о чем поделится в нем Ричард Бротиган. Завершается же он фразой: «А если по-простому, то я всегда мечтал написать книгу, которая заканчивалась бы словом "майонез"».

   Выдержки из романа:

   *   *   *

   Хорошо называть ручьи в честь людей, а потом брести по берегу, разглядывая все, что они знают, умеют и на что претендуют.

   Но этот ручей оказался настоящим сучьим сыном. Я получил по полной программе: колючки, заросли сумаха, ни единой заводи, чтобы забросить удочку, а каньон местами становился настолько узким, что ручей превращался в струю из водопроводного крана. Доходило до того, что я зависал на месте, не зная, куда поставить ногу.

   Нужно быть сантехником, чтобы ловить рыбу в этом ручье.

   *   *   *

   Простой и удобный способ поймать пескарей придумала женщина, путешествовавшая вместе со мной. Она взяла большую кастрюлю, ко дну которой прилипли остатки ванильного пудинга. Затем опустила кастрюлю в воду у самого берега, и очень скоро вокруг собралось не меньше сотни рыбешек. Загипнотизированные ванильным пудингом, они, словно дети-крестоносцы, попрыгали в кастрюлю. За один раз женщина поймала примерно двадцать пескарей. Она поставила кастрюлю с рыбками на песок, и малышка целый час с ними играла.

   Мы внимательно следили, чтобы девочка не причинила пескарям вреда. Она была еще слишком мала и могла нечаянно убить рыб.

   Малышка быстро поняла, в чем разница между зверями и рыбами, и вместо обычного мохнатого смеха залилась смехом серебряным.

   Она ловила ручкой рыбок и некоторое время их разглядывала. Мы забирали рыбку у нее из ладони и отправляли обратно в кастрюлю. Очень скоро она стала отпускать их сама.

   Потом ей это надоело. Малышка оттолкнула от себя кастрюлю, и дюжина пескарей оказалась на песке. Детские игры, банкирские игры — она собирала серебро руками и опускала его обратно в кастрюлю. Там еще оставалось немного воды. Рыбам это нравилось. Наверное.

   Когда малышке окончательно надоела игра, мы выпустили пескарей в озеро. Они были вполне живы, только очень нервничали. Сомневаюсь, что им еще когда-нибудь захочется ванильного пудинга.

  …Для туристов Айдахо пескари были настоящим аттракционом. Следовало организовать для этой мелочи национальный заповедник. Они плескались, словно ребятня, у самого берега и верили в собственное бессмертие.

   *   *   *

   Как-то апрельским утром мы стояли посреди школьного двора и делали вид, что это не двор, а огромный бильярдный стол, по которому вместо шаров катаются первоклашки. Перспектива длинного школьного дня, целиком посвященного изучению Кубы, нагоняла тоску.

   У одного из нас завалялся в кармане обломок мела, и когда ему попался под руку очередной первоклашка, он отрешенно вывел у того на спине «Рыбалка в Америке».

   Первоклашка изогнулся, пытаясь посмотреть, что же такое там написано, но ничего не вышло, и он, пожав плечами, убежал кататься на качелях.

   Мы с интересом смотрели, как первоклашка удаляется от нас с «Рыбалкой в Америке» на спине. Нам казалось очень правильным, естественным и приятным для глаз, когда у первоклашки на спине написано «Рыбалка в Америке».

   Увидев другого первоклашку, я взял у приятеля мел и сказал:

   — Эй, первоклашка, ну-ка иди сюда.

   Он подошел, и я скомандовал:

   — Повернись спиной.

   Пацан повернулся, и я написал у него на спине «Рыбалка в Америке». На втором первоклашке она смотрелась даже лучше. Этого нельзя было не признать. «Рыбалка в Америке». Она определенно что-то меняла в первоклашках. Завершала их, придавала новое качество.

   *   *   *

   Это оказалась двенадцатидюймовая форель с огромным горбом на спине. Горбатая форель. Я никогда таких не видел. Горб, наверное, образовался в молодости после ранения. Может, на нее наступила лошадь, или в грозу упало дерево, или форель-мама метала икру там, где строился мост.

   Отличной штукой оказалась эта горбунья. Я только жалел, что не могу сделать с нее посмертную маску. Не столько с ее тела, сколько с энергии. Вряд ли найдется человек, который смог бы понять ее тело. Я положил рыбу в корзину.

   Ближе к ночи, когда края телефонных будок стали покрываться темнотой, я отметил уход с ручья и двинулся домой. Горбатую форель я съел за ужином. Обваленный в кукурузной муке и зажаренный в масле, горб был сладок, как поцелуй Эсмеральды.

   *   *   *

   А я, как последний дармоед, весь день тупо просидел на одном месте и промечтал о Леонардо да Винчи.

   Я представлял, что он служит в компании «Удочки Юга» — разумеется, носит другую одежду, разговаривает на другом языке, и биография у него тоже другая — вполне возможно, его детство прошло в Америке, скажем в Лордсбурге, Нью-Мексико, или в Винчестере, Вирджиния.

   Я представлял, как он изобретает вращающуюся приманку для рыбалки в Америке. Сначала идея просто крутится у него в голове, потом он возится с железом, красками и крючками, пытаясь соединить их то так, то иначе, затем приспосабливает некий механизм, потом отказывается от него, снова строит механизм, но уже другой, и, наконец, приманка готова.

   Он зовет начальство. Те смотрят на приманку и валятся в обморок. Леонардо да Винчи стоит над их неподвижными телами, держит в руках приманку и дает ей имя. Отныне она зовется «Тайная Вечеря». Затем он приводит начальников в чувство.

  Проходит месяц, и рыболовная приманка становится сенсацией двадцатого века, оставив далеко позади такую ерунду, как Хиросима или Махатма Ганди. Миллионы «Тайных Вечерь» продаются по всей Америке. Тысячу штук заказывает Ватикан, несмотря на то, что у них там нет ни одной форели.

   Сыпятся награды. Все тридцать четыре экс-президента Соединенных Штатов говорят:

   — «Тайная Вечеря» — предел моих мечтаний.

   *   *   *

   Из расщелины размером с вагонное колесо вытащил двух рыб. Это была моя любимая дыра, в ней всегда застревала одна или две форели.

   Расщелина представлялась мне похожей на точилку для карандашей. Я совал туда свое отражение, и оно возвращалось остро отточенным. За два года я поймал на этом месте, наверное, штук пятьдесят форелей, несмотря на то, что дыра была не больше вагонного колеса.

   …Рыба опять уходит в глубину, и я чувствую, как ее жизненная сила поднимается по леске прямо к моей руке. Струна превращается в звук.

   *   *   *

   Однажды в Вермонте я принял старую женщину за ручей с форелью — потом пришлось извиняться.

    — Простите, — сказал я. — Я думал, вы ручей с форелью.

    — Ничего, — ответила она.

   *   *   *

   Иногда форели умирают от старости и их белые бороды мирно плывут в море.

   *   *   *

   Однажды, собираясь домой и отмывая в ручье форель, я вдруг представил, что иду по бедному кладбищу, подбираю траву, стеклянные и консервные банки, таблички, увядшие цветы, жуков, сорняки, прах, потом прихожу домой, зажимаю тисками крючок, цепляю к нему слепленную из всего этого добра наживку, выхожу во двор и, забросив крючок высоко в небо, смотрю, как она летит за облака и пропадает в вечерних звездах.

                                                                                       Редакция Rybovod.ru